Начинаем публикацию серии материалов к съезду Общественного Движения “Федеральный Сельсовет” , Москва, гостиница “Космос”, доклады будут заслушаны 25 марта на круглом столе: “Технологии полноценной жизни на селе”. Начало в 10.00 Конференц зал “Меркурий”
Публикация первая. 23.02.2020г.
Публикуем выдержки из статьи Нефедовой, Татьяны Григорьевны, посвященные зонированию и выбору моделей для оценки состояния сельских территорий.
Нефёдова, Татьяна Григорьевна
Институт географии РАН, доктор географических наук
https://ru.wikipedia.org/wiki/Нефёдова,_Татьяна_Григорьевна
Научная работа.
Исследования посвящены проблемам трансформации сельской местности России (сельского хозяйства, социальной сферы и т. п.) после перехода к рыночным отношениям. На основе анализа основных процессов в агропромышленном секторе, социальной сфере и структуре землепользования ею было проведено социально-экономическое районирование сельской местности России по степени «жизнеспособности» аграрного сектора и устойчивости сельских сообществ, на конкретных примерах (изученных в ходе экспедиционных исследований) показаны модели их адаптации к новым условиям.
В 2014 году Нефедова Т.Г. за книгу «Десять актуальных вопросов о сельской России. Ответы географа», в которой подвела некоторые итоги трансформации сельской местности в 1990-2000-х, была награждена премией «Общественная мысль». Премия была учреждена Институтом общественного проектирования, став первой в стране премией за книги в области общественных наук.
В 2015 году в составе коллектива авторов учебника «Россия: социально-экономическая география» получила Премию им. Н. Н. Баранского, вручаемую Ассоциацией российских географов-обществоведов.
В 2018 году Т. Г. Нефёдова получила Премию имени А. А. Григорьева по результатам многолетних работ, в т.ч. за монографию «Между домом и … домом. Возвратная пространственная мобильность населения России», представляющую собой фундаментальный оригинальный труд в области географии, посвященный одному из самых актуальных вопросов — мобильности населения в России, ее причинам, закономерностям и будущим тенденциям. Книга представляет собой результат многолетней работы группы авторов под руководством Т. Г. Нефёдовой по выявлению закономерностей формирования сельско-городских континуумов — нового направления в географии. Используется новое понятие «пространственная мобильность населения», которое при современной высокой миграции населения на большие расстояния, не только на постоянное место жительства, но и возвратно-циклической (на работу, учебу, на дачи) в большой степени отражает состояние общества.
МОНОГРАФИИ:
- Между домом и … домом. Возвратная пространственная мобильность населения России / ред. Т.Г. Нефедовой, К.В. Аверкиевой, А.Г. Махровой. М.: Новый хронограф, 2016. 504 с. http://ekonom.igras.ru/data/bhah2016.pdf
- Ойкумена Ближнего Севера России/ред. Н.Е. Покровского, Т.Г. Нефедовой. М.: Университетская книга, 2016. 263 с.
- Путешествие из Петербурга в Москву: 222 года спустя. Кн. 1: Два столетия российской истории между Москвой и Санкт-Петербургом /Сост. и науч. ред. Т.Г. Нефедова, А.И. Трейвиш. 2015. М.: URSS-ЛЕНАНД. 240 с.
- Путешествие из Петербурга в Москву в XXI веке (по итогам экспедиции 2013 года). Кн. 2. / Сост. и науч. ред. Т.Г. Нефедова, К.В. Аверкиева. М.: URSS-ЛЕНАНД, 2015. 352 с.
- Нефедова Т.Г. Десять актуальных вопросов о сельской России. Ответы географа. М.: URSS-ЛЕНАНД, 2013 (второе изд. 2017). 456 с.
Костромская периферия в фокусе проблем периферийных районов России
Т.Г.Нефедова Институт географии РАН, доктор географических наук
. http://www.ugory.ru/eksped/Nefedova_2009_1.pdf
Отдельные фрагменты из статьи.
….Депопуляция и обустройство территории в широком смысле в России тесно взаимосвязаны. Отсутствие дорог и распад сельской инфраструктуры (в т.ч. закрытие магазинов, школ, клубов и т.п.) усиливало деградацию нежизнеспособных поселений в глубинке и давало дополнительные стимулы оттока населения. В то же время уменьшение населения отбивало у властей всякие стимулы обустройства местности.
Наша необустроенность не есть результат какой-то особой бедности. Здесь сошлись, с одной стороны, бытовая непритязательность и терпение населения, а, с
другой, — система приоритетов власти, для которой насущные нужды населения были и остаются на последнем месте.
Не хлебом единым.
Наибольшее внимание на государственном уровне в последние годы уделялось именно развитию сельского хозяйства, а также образования и медицинского обслуживания, чему были посвящены специальные национальные проекты. В то же время аграрное развитие – это отнюдь не единственный и далеко не главный путь развития теряющих сельское население периферийных территорий Нечерноземья, учитывая их обширность, малодоступность и сложные природные условия. Не менее проблемными являются малые и средние периферийные города, особенно в связи с кризисом основных градообразующих предприятий. Однако осознания масштабов и проблем российской периферии на федеральном и региональном уровнях не произошло.
Размеры и роль российской периферии
Можно обозначить пять основных зон с разным характером освоения территории и с разной долей внешней и внутренней периферии (рис.):
Рис. Зоны с разным типом освоения территории России.
Зона 1 – слабоосвоенная и неосвоенная на Севере и Востоке страны,
Зона 2 – лесная с добычей полезных ископаемых, очаговым заселением и сельским хозяйством,
Зона 3 – лесосельскохозяйственная,
Зона 4 – преимущественно сельскохозяйственная равнинная,
Зона 5 – горная скотоводческая с очагами добычи полезных ископаемых.
- Слабоосвоенная и неосвоенная территория занимают 47 % общей площади России.
В Европейскую Россию эта зона заходит лишь на крайнем Севере и занимает менее 10% ее площади, зато она охватывает большую часть территории Азиатской России (62%). Это – огромная внешняя периферия, природный резервуар, источник богатейших ресурсов. Здесь расположены самые северные в мире большие города – Мурманск и Норильск. В 1960-80-е люди терпели там суровые условия ради высоких зарплат, возможности накопить деньги и без проблем переехать потом «на материк». Лишившись этого в 1990-х гг., население “побежало” из городов и поселков в освоенные зоны. Исключение составляют столицы регионов, а также города и поселки в нефтегазоносных северных округах Западной Сибири, которые пока есть нефть и газ, остаются основными локомотивами развития. В этой зоне есть и крошечные очаги сельского и лесного хозяйства. Все остальное – мир традиционного хозяйства коренных народностей Севера, хотя их доля в населении (за исключением Якутии) крайне мала.
2. Лесная зона с добычей полезных ископаемых, очаговым заселением и сельским хозяйством тянется широкой полосой от Белого и Баренцева до Охотского и Японского морей. Она занимает 22% территории России. Здесь 11 больших городов, вокруг которых формируются небольшие ареалы повышенной плотности населения и пригородного сельского хозяйства. Все остальное – в основном обширная периферия. В ней встречаются и очаги относительного благополучия: районы добычи нефти и газа на севере Европейской России и в Западной Сибири, города с иностранными инвестициями. Именно они содержат импульсы инновационного развития, которые, однако, не распространяются на окружающую территорию. Вне городов есть возможность заработать населению в районах наиболее интенсивных лесозаготовок, особенно отправляющих древесину на экспорт у северо-западной и юго-восточной границ России, а также в сырьевых районах крупнейших центров лесопереработки. На остальной территории вдали от крупных городов при средней плотности менее одного человека на кв. км в отдельных очагах люди живут часто в полной изоляции. В Европейской России здесь проживает 1.5% ее сельского населения, зато в Азиатской – 8.5%. Агропредприятия, возникшие на волне общехозяйственного освоения, в постсоветские годы в этой зоне рискованного земледелия пережили крушение.
Итак, почти 70% территории страны со сложными природными условиями находится вне зоны сплошного освоения, оторвано от основных дорожных коммуникаций и главной оси расселения и может быть отнесено к внешней периферии, хотя и включает отдельные очаги развития.
3. Лесо-сельскохозяйственная зона охватывает остальную часть Нечерноземья, а также переходную полосу от тайги к степям на востоке страны. Она начинается от Псковской и Ленинградской областей (включая и анклавную Калининградскую), и идет к югу Томской и Иркутской областей, слегка расширяясь в местах сельскохозяйственного освоения Дальнего Востока. Зона занимает 13% территории России, на которой проживает 30% ее сельского населения. Это главная промышленная зона страны. Всего здесь находится 70 городов с населением свыше 100 тысяч жителей, правда 17 из них – в Московской области. Именно здесь сосредоточена большая часть городского населения страны – 53%, причем 14% горожан проживает в Москве и С.-Петербурге. Главная особенность этой зоны – головокружительные контрасты пригородных и периферийных (глубинных) административных районов внутри регионов, наблюдаемые визуально и отчетливо выявляемые по статистическим показателям. Разница в средней плотности населения пригородных муниципальных районов, окружающих областные центры, и удаленных периферийных районов в пределах одной области достигает 10 и более раз. Начиная с этой зоны, внешняя периферия постепенно переходит во внутреннюю между большими городами. Доля пригородов больших городов в этой зоне составляет всего 5% территории, да и то, главным образом за счет разросшихся пригородов Москвы и С.-Петербурга. Переходные пояса от пригородов к периферии занимают еще 10-15% территории. Бóльшая же часть лесосельскохозяйственной зоны – это депрессивная периферия, на которой жизнеспособны лишь отдельные малые города и очаги нового сельского хозяйства.
4. Преимущественно сельскохозяйственная зона охватывает равнинные территории в треугольнике: Курск – Краснодар – Красноярск. По площади она почти равна зоне 3, занимая 12% территории России, но шире в европейской части, где она занимает треть всей территории, и сильно укорочена в азиатской (5% территории). В ней проживает 58% сельского населения всей России. Здесь почти столько же больших городов, как и в предыдущей зоне (74), но расположены они более равномерно. Человеческий потенциал здесь сохранился лучше, так как не было длительного миграционного оттока и депопуляции. Плотность сельского населения выше (хотя и сильно варьирует). В начале 1990-х гг. районы Европейской России поглотили довольно много мигрантов из других регионов и из ближнего зарубежья. Хотя во второй половине 1990-х гг. миграционный приток в села ослаб, большая часть регионов от Белгородской области и Краснодарского края до Башкирии за 1990-2000-е годы реально увеличили численность сельского населения, что не удалось сделать другим регионам. Это основная сельскохозяйственная зона страны с весьма благоприятными не только демографическими, но и природными предпосылками. Именно здесь расположено множество относительно успешных агропредприятий, много фермеров, товарных хозяйств населения. Неоднородность территории определяют здесь не столько пригородно-периферийные различия, как в зоне 3, сколько дифференциация природных условий, особенно увлажнения, и национальные особенности населения. Немало здесь и депрессивных районов, однако причины и последствия этой депрессии иные, чем в Нечерноземье, и связаны часто с нерациональным землепользованием. Многие из этих районов имеют шансы выйти из кризиса.
5. Горную скотоводческую зону, с очагами добычи полезных ископаемых можно подразделить на два подтипа: Кавказский и Сибирский. Это районы, где в больших городах чаще преобладает русское, а в сельской местности нерусское население, которое из-за кризиса агропредприятий в 1990-х гг. вернулось к традиционному для этих территорий национальному хозяйству, главным образом, животноводству. С распадом СССР эта зона по существу стала внешней периферии страны, хотя занимает она сравнительно небольшую территорию – 6%. Проживает в ней в среднем 8% сельского населения, хотя ее доля в Азиатской части намного выше – пятая часть сельского населения.
Усиление поляризации и сжатия освоенного сельского пространства
Модели экономики “хозяйственного сжатия” в периферийных районах не остановят уменьшения населения и уход крупноплощадного сельского хозяйства, но, увеличив очаговость освоения, они спасут их тотального забрасывания земель. Таких моделей может быть несколько, причем они не исключают друг друга. Первая модель – сельскохозяйственная с сохранением агропредприятий или их трансформацией. Наибольшие перспективы у предприятий, вошедшие в цепочки локальных или региональных агропромышленных структур с высокой механизацией труда и гораздо более низкой потребностью в работниках. Отдельные предприятия, также имеют шансы выжить на периферии, но они нуждаются в доступных кредитах и модернизации производства. Остальные агропредприятия, даже убыточные, резко сократившие посевные площади и почти ничего не дающие на общероссийский рынок, в таких районах сохраняет локальное значение, оставаясь поставщиком продукции на местные заводы по переработке сельскохозяйственного сырья в малых городах и тем самым, способствуя их выживанию. Агропредприятия служат также организаторами местной жизни, частично поддерживая личные хозяйства населения и спасая поселения от наступления леса. Наличие предприятия отчасти задерживает сжатие социальной инфраструктуры, а следовательно, обеспечивает и иные рабочие места. Такие квази-предприятия нуждаются в помощи государства именно как социальные институты для поддержания местной жизни. Если предприятия уже нет, функции организатора зачастую берет на себя местная сельская администрация, которая концентрирует общую технику, некоторые помещения и тоже нуждается не только в поддержке, но и в гораздо большей организационной и финансовой самостоятельности. Многое зависит от того, способны ли руководитель предприятия или глава администрации стать реальными лидерами.
Вторая модель связана с мелким частным сельским хозяйством, с усилением его товарности, что возможно в районах не очень сильной сельской депопуляции или в районах, сумевших привлечь и задержать мигрантов. Там же, где потеряна большая часть былого населения и характерно его постарение, страта тех, кто способен активизировать товарность своего личного подсобного хозяйства, довольно узка: 10-15%. Фермеров в таких районах мало в отличие от южных регионов с активным населением. Поэтому такие районы нуждаются в специальных программах по привлечению мигрантов. Главным фактором, помимо человеческого капитала и поддержки экономической активности соответствующими грантами, здесь оказывается степень включенности района в систему экономических связей (транспортная доступность, доступность рынков сбыта продукции и т.п.). Важно также снижение бюрократических проволочек и транзакционных издержек на региональном и районном уровне по сельскохозяйственному реосвоению мелкими собственниками или арендаторами части заброшенных колхозами земель.
Третья модель – уход от монофункционального развития малых городов и сельской местности, порой с заметным изменением специализации. Она предполагает специальные усилия для повышения активности местного населения, стимулирование видов деятельности, связанных как с сельским хозяйством (переработка агропродукции, пчеловодство и т.п.), так и с использованием природных ресурсов леса и воды. В зоне тайги – это чаще всего лесозаготовки и лесопереработка, хотя лесохозяйственная монофункциональность больших удаленных поселков также может стать тормозом развития. Во многих районах, где население активно собирает грибы и ягоды, необходимо стимулирование их закупки и переработки даров леса для насыщения почти бездонных крупногородских рынков и ликвидации такого абсурдного явления, как китайские и итальянские грибы на прилавках крупных городов. Здесь также велика роль местных лидеров, но важнее – инвестиционная привлекательность региона, открытая позиция местных властей по отношению к внешним инвесторам, часто из крупных городов из-за тотального дефицита местных финансовых ресурсов. Весьма популярны рекреационно-туристические схемы развития депрессивных ныне районов. Однако при прогнозировании создания туристических или рекреационных баз необходима оценка множества ограничивающих факторов: степени уникальности и привлекательности данного природного или культурно-исторического места, наличие территорий-конкурентов, ближе и удобнее расположенных к крупным городам, возможности и стоимости развития необходимой инфраструктуры, наличие трудового потенциала для высококачественного обслуживания отдыхающих (опыт создания баз отдыха в подобных районах заканчивается обычно завозом работников из городов или пригородов) и т.п. Тем не менее, любое стимулирование туристической активности на территории может дать стимул развитию сферы обслуживания.
Четвертая модель – создание достопримечательных мест – работает для малых городов и деревень, расположенных в особо живописных местностях или имеющих ценные памятники истории и культуры. Их развитие как достопримечательных мест может быть инициировано снизу и закреплено специальным законодательством на национальном, региональном или районном уровне. Они нуждаются в дополнительном финансировании для сохранения традиционного хозяйства населения и антропогенных ландшафтов хотя бы вокруг деревень, церквей и т.п., а также для стимулирования активности местного населения, что тесно связано с третьей моделью развития (обеды, ночевка, бани, продажа продуктов и сувениров). Если же местного населения, кроме нетрудоспособных жителей, в сельской местности почти не остается, возможна реализация пятой модели специальной социальной поддержки местного населения. Ведь депопулировавшие деревни — это, по существу, дешевые дома престарелых, которые отчасти и продуктами себя обеспечат. Но они требуют особого обслуживания: автолавок с продуктами, доступной медицинской помощи, регулярных автобусных маршрутов (а, следовательно, и приличных дорог), доходящих до всех живых деревень. Эти мелкие, на первый взгляд, но чрезвычайно важные дела – прямая задача региональных и местных властей, которые должны иметь для этого средства и полномочия. При создании подобных условий, дети будут реже забирать стариков в города и чаще приезжать в деревни, что продлит их существование.
Наконец, шестая модель связана с дачным реосвоением глубинки. Роль дачного развития удаленной от городов местности, а не только пригородов, как правило, недооценивают. Массовость российской сезонной дачной субурбанизации не фиксируется статистикой, поскольку люди, как правило, не выезжают из городов на постоянное место жительства, а строят или покупают в сельской местности дом как дачу дополнительно к городской квартире. Российская дачная традиция пригородами не ограничивается. Более того, все большее распространение получает феномен дальней дачи в тихом безлюдном месте взамен или в дополнение к ближней даче, зажатой среди изгородей и коттеджей. Процесс заполнения дачниками удаленных периферийных сельских районов начался еще в 1970-х гг. и набирает силу. Обследования показывают, что дачные зоны Москвы и С.- Петербурга захватили соседние области и уже сомкнулись на юге Псковской и Новгородской областей. На северо-востоке они охватили не только соседние с Московской Тверскую, Ярославскую, Воалимирскую области, но и Ивановскую, Костромскую. Наплыв дачников в субъектах РФ, окружающих Московскую область, очень велик. Опросы показали, что москвичи и жители подмосковных городов летом в отдельных живописных районах увеличивают общую численность населения в 2-4 раза. Но даже в удаленных на 400–-600 км районах доля московских дачников достигает 50% собственников домов, а в сильно депопулировавших деревнях 70-90%. Однако дачники не повсеместны, они концентрируются в отдельных очагах с наиболее живописными ландшафтами (например, вдоль рек, на краю леса). В них дачники сохраняют дома и целые деревни. Экономические стимулы, исходящие от дачников, способны занять часть местного населения, они создают спрос на услуги по ремонту и строительству домов, присмотру за ними. Мелкое индивидуальное хозяйство имеет шанс укрепиться, снабжая дачников продуктами. Приток дачников дает стимул к развитию торговли в соседних городах, хотя имеет и негативные последствия, задавая в сезон повышенные цены. Но главное – дачники, в основном интеллигенция, создают иную социальную среду в деревнях, активизируют местное сообщество. Все это может способствовать задержанию местного населения. Постепенно без каких-либо специальных инвестиций на энтузиазме городских дачников, привлекающих в деревню своих коллег, создаются профессиональные деревни: ученых, художников, журналистов, оживающие в основном в летне-осенний период. Есть отдельные примеры и полного погружения горожан в сельскую жизнь с работой в сельской школе или занятием животноводством (наряду с привычными профессиональными занятиями). Однако такие случаи пока еще единичны на фоне массовости временного сезонного использования сельских домов горожанами. Именно горожане в удаленных районах обеспечивают доступ российской периферии к экономике знаний, ее приобщение к инновациям (Пилясов, 2008). Главным экономическим ограничителем дачного развития периферии служит сильное отставание развития инфраструктуры и сервисного сектора. Однако главный ресурс дачного, как и туристического, реосвоения периферии – экологический: чистый воздух, вода, живописные ландшафты. Они вполне совместимы с другим бизнесом и могут даже подпитывать его, кроме крупных предприятий, уничтожающих этот экологический ресурс. Поэтому уже сложившееся и развивающееся дачное использование и возможные новые загрязняющие промышленные предприятия должны быть максимально разведены, что, как правило, не учитывают региональные власти.